Восточнее Паленке (современное название) в джунглях бассейна реки Усумасинта живет обособленное племя лакандонов. Уникальность его в том, что оно когда-то сознательно «ушло из жизни» в джунгли и тем самым сохранило часть своих традиций и язык. Это язык майя! Однако традиции, состоящие в основном в религиозных обрядах, исполнялись лакандонами формально, часто не понимая, для чего они делают то-то и то-то. Читать они, конечно, изначально не умели: государственная система майя, строившаяся веками, предусматривала допуск к «истине» только избранных, особо посвященных, — остальным же было пред назначено слепо исполнять волю богов и астрологов. В середине XX века больное вымирающее племя лакандонов насчитывало лишь 160 человек. Однако они не отступали от своих правил: регулярно ходили в заброшенные города, поросшие густыми джунглями, и там, в развалинах своих бывших храмов, исполняли предначертанное.

Заходя в дома, они оживляли их тем, что оставляли в каждом из них свежую чашу с благовониями…

Слух о якобы существующем племени лакандонов носился в воздухе давно. Но индейцы так тщательно скрывались от людей, что этот слух вполне можно было принять за легенду. Однако Альфред Моудсли загорелся идеей обнаружить племя потомков майя. Тогда археология получила бы редкую возможность соотнести свои открытия с этнографией. Сравнительный анализ — необычайно заманчивая вещь для настоящего исследователя. И действительно, совершенно случайно ученый наткнулся на отдельных представителей племени. Но они ни о чем не желали говорить, а объяснить причину своего интереса к ним было для Моудсли сверх его сил. Зато он сделал два важнейших открытия: повсюду, особенно в Яшчилане, он нашел свежие глиняные фигурки и грубые сосуды, в которых индейцы сжигали копаловую смолу. И было это среди руин?!. Вторым открытием ученого стало то, что лица встреченных им индейцев оказались поразительно похожи на лица скульптурных изображений в тех же заброшенных городах.

В отношениях с лакандонами Моудсли потерпел неудачу. Произошло это в конце XIX века. А в 1902 г. той же проблемой занялся Альфред Тоззер. Он приступил к детальному изучению индейцев Чиапаса.

Два года он прожил среди лакандонов, собрал сведения о быте, традициях. К великому сожалению, ученый обнаружил, что потомки майя напрочь забыли письменность, а высокий уровень астрономических и математических знаний предков, архитектуру и скульптуру утратили полностью.

Впрочем, относительно последних они сохранили информацию, что такие достижения у них когда-то были. Из памяти лакандонов стерлись имена богов, мифы и легенды. Осталось лишь необъяснимое благоговение перед ними.

Интересное открытие сделал Сильванус Морли: религиозные обряды лакандонов — пусть упрощенные — были копией тех древнейших обрядов майя, которые существовали до периода усложненных жреческих изысков. Они сознательно или вынужденно вернулись к более чистой религии, свободной от шелухи, наносов позднейших времен.

Одновременно лакандоны приблизились к природе: в их ритуалах возникли состязания с ветром, с духом горы, на которую, чтобы победить дух, следовало, например, просто взобраться. Убивая животное, лакандон обязательно просил у него за это прощения. Во время обрядов индейцы пили хмельной напиток «бальтче», состав которого (кора дерева бальтче, кукуруза и дикий мед) за века не изменился. Роль жрецов у лакандонов исполняли отцы семейств.

В 1946 г. американский путешественник и фотограф Джайлс Хили приехал в Чиапас, чтобы снять фильм о древних майя. Он долго жил среди лакандонов. Так долго, что успел заметить: время от времени мужчины племени куда-то исчезают на несколько дней. Однажды Хили потихоньку отправился за ними… Так был открыт древний город, который Хили назвал Бонампак («Расписные стены»).

Несмотря на незначительность Бонампака, а это маленький из множества таких же или чуть больше центров, существовавших прежде (от 400 до 900 г. он не вырабатывал своей политики, ибо и политика, и культура зависели от больших соседних городов — Паленке, Яшчилана, Пьедрас-Неграса), город украшен самыми выдающимися скульптурами и фресками. Вероятно, это был своеобразный город-салон. Особенно поразительны фрески Бонам-пака.

Стены штукатурки длиной в десятки метров расписаны подлинными мастерами, которым в мире нет равных, нет и повторений. Хотя школа художников Бонампака принадлежит Яшчиланской, видно, что Бонампак как филиал не уронил чести головного «предприятия», а во многом его превзошел. Фрески затмевают все!..

Техеда и Калети вдвоем кропотливо зафиксировали фрески, во многих местах разрушенные или вовсе утраченные. Они даже попытались восстановить настенную живопись. Но это было трудно, в том числе и из-за того, что надо было прежде восстанавливать последовательность событий. Эрик Томпсон взялся решить эту задачу.

«Бонампак — своеобразная энциклопедия в картинках, рассказывающая о жизни города майя в VIII веке н. э. Лишь наивные люди могут применить термин «примитивизм» к искусству, которое прошло многовековой путь развития, прежде чем достигло своего апогея», — сказал французский дипломат и антрополог Жак Сустель.

Почти на сто лет раньше Хили американец Джон Ллойд Стефенс (юрист) и художник Фредерик Казервуд увлеклись — независимо друг от друга — археологией. Казервуд изучал архитектуру и скульптуру и хорошо знал древние памятники Греции и Египта, был на горе Синай и в Баальбеке. Точность в следовании за автором была коньком Казервуда: он приобрел эту привычку при изображении монументальных сооружений и скульптур древности. Стефенс тоже попутешествовал по Ближнему Востоку и уже писал книгу о своих приключениях на Востоке, когда вышел цикл книг лорда Кингсборо «Древности Мексики».

Стефенс познакомился и с папкой работ Жана Фредерика Вальдека — немецкого художника, изобразившего таинственные руины древних городов в Южной Мексике и на полуострове Юкатан. В «Трудах Американского антикварного общества» вышла статья, говорящая об открытии в Гондурасе развалин огромного города Копан…

Статья переполнила чашу терпения Стефенса, и он бросился в пучину поисков. Но прежде во всеуслышание объявил о том, что лично собирается убедиться в наличии или отсутствии памятников древности в Центральной Америке. Археология была тогда наукой молодой, а Американский континент с точки зрения этой науки и вовсе не рассматривался, так что заявление Стефенса возымело общественный резонанс. Правда, антиквары и историки открыто выражали свой скептицизм.

Стало понятным, что необходим будет честный и скрупулезный фотограф, если поиск затерянного города окажется удачным: находку надо будет прежде всего задокументировать. И Стефенс нашел себе в спутники Казервуда. Накануне отъезда Стефенса, на его удачу, назначили посланником Соединенных Штатов в Центральной Америке.

Путешественники прибыли в Британский Гондурас — для того чтобы для начала убедиться в существовании мифического древнего Копана. Однако, столкнувшись с непроходимыми джунглями, они потеряли часть своей решительности: неужели в этих зарослях могла существовать какая-то цивилизация?.. К тому же повсюду они сталкивались с враждебностью местного населения.

Наконец они прибыли в Копан — небольшую индейскую деревушку, где их тоже встретили недружелюбно, особенно самозванный староста, метис дон Грегорио. Однако настырность Стефенса подсказала дону Грегорио, что пусть уж лучше эти европейцы найдут то, за чем сюда приехали, и поскорее уберутся отсюда. Он даже дал им проводника.

И путешественники убедились, что город в джунглях — не сказка! Они обнаружили застывшие в камне чудеса.

Древний Копан навел Стефенса на мысль, что сказка совсем другое — устоявшееся мнение о варварстве аборигенов: перед ним было явное доказательство обратного. Впрочем, значение этого открытия Стефенс и Казервуд осознали значительно позднее. А пока, наняв среди индейцев землекопов, они стали расчищать древний город. «Уже в десяти ярдах ничего не было видно, и мы никогда не знали, что ожидает нас впереди».